– Вы ничего не поймете. Там в основном бессвязные отрывки. Есть даже версия, что этот зашифрованный множеством ключей текст – просто шлак для отвода глаз. Ложная цель.

– Он пытается нас перехитрить? – спросил я.

– Определенно. А нам надо перехитрить его.

– Как, спрашивается? В симуляции я не буду помнить, что он алгоритм. Я и про вас там забываю. Через минуту или две.

– И прекрасно, – сказал Ломас. – Вы не помните, что хотите его перехитрить. Это и есть хитрость, дающая вам преимущество. Ну, на посошок…

Маркус Забаба Шам Иддин (ROMA-3)

Когда утром тебя будят воины претория – суровые мужи с синими плюмажами и скорпионами на латах – трудно ждать от нового дня чего-то хорошего. Но если они тут же подносят тебе прекрасного вина, чтобы привести в чувство после вчерашних излишеств, начинаешь понимать, что в Риме возможно все.

Получив от меня пустую чашу, преторианский декурион тут же наполнил ее вновь и ухмыльнулся.

– Это мне самому, – сказал он. – Я Приск. Как тот гладиатор из гимна. Ты великий боец, Маркус, и я мечтал выпить с тобой. Но тебя ждет император. Тебе больше нельзя, а мне можно. Буду рассказывать девкам, как пил с тобой за Венеру и Марса.

Непонятно было, при чем тут Венера. Но преторианцы – люди с причудами. – Видно хотя бы по императорам, которых они нам назначают.

Приск оказался знатоком цирковых искусств. По дороге (он сидел рядом в закрытой повозке) мы обсуждали гладиаторское вооружение. Приск отлично в нем разбирался и даже сумел меня удивить.

Он рассказывал про сциссоров – бойцов, вооруженных чем-то вроде заточенного маятника или серпа, торчащего на длинном стержне из стальной трубы. Я слышал про такое оружие, но не видел в деле ни разу.

– В трубе прячут руку, – сказал Приск. – Она защищает по локоть. Серп режет и колет. В другой руке – гнутый меч, как у тракса. Манжеты на руках, поножи на ногах. Шлем как у секутора. Живот и грудь голые, что обязательно.

– Это редкий класс, – ответил я.

– Он на самом деле очень старый. Недавно придуман только серп, в древности этих бойцов вооружали иначе. У них был раздвоенный меч, отсюда название «ножницы».

– Не хотел бы выходить против таких ножниц.

– Серп с гардой страшнее любого меча. Сциссоров сегодня не пускают на арену, потому что накладно. Любая рана от такого серпа смертельна.

– А почему ты считаешь, что сциссорам следует оголять живот и грудь? – спросил я. – Гладиатор с тобой не согласится.

– Зато согласится ланиста. Железная гарда вокруг руки отлично защищает от меча и ножа. Ее можно считать малым щитом. А в другой руке у сциссора меч. Считай, у бойца два меча и пел-та. Латы на груди сделали бы его слишком сильным соперником. К такому не подступишься, даже если он станет просто крутиться на месте…

– Почему серп не применяют в армии, если он настолько страшен?

– А куда таких солдат деть в боевом строю? Как менять тактику? В черепаху, например, они уже не встанут… Делать это оружие весьма трудно, а учиться пользоваться им долго. Кузнецам легче выковать десять гладиусов, чем один серп с гардой. А людей в наше время никто не считает.

Тут, конечно, он был прав.

В дороге мы выпили еще по полчаши – и, когда наш кортеж прибыл на императорскую виллу, стали уже лучшими друзьями, так что на прощание даже обнялись.

Чтобы не привлекать внимания, меня провели через пост у кухонного входа. Хозяйственные пристройки, запахи съестного, целый выводок кухонного молодняка, затем сад. В саду меня обыскали преторианцы из другой когорты – и вот мы идем по коридору с золотыми арками и мраморным полом… Статуи, фрески. До чего гладок этот пол, совсем как первый лед. Не подломился бы только под ногой.

Еще несколько поворотов, стража, опять стража – и, наконец, красная дверь. Император принимает в летней спальне, потому что остальной день расписан у него до минуты. Дальше он удалится в свой Домус, где будет встречаться с послами и магистратами.

В спальне императора пахло миррой. Обстановка показалась мне на удивление скромной.

Обширное ложе, затянутое виссоном и шелком. Нет, два ложа: под окном кушетка, заваленная подушками, где тоже можно спать. Как я понял по книжкам и табличкам для письма, место для чтения.

У стены – высоко поднятый бюст греческой богини с золотыми волосами и пронзительными голубыми глазами. Кажется, Деметра. Удивила не сама богиня, а подставка под ней: обрезок колонны высотой мне по грудь. Колонна была самого плебейского вида, с щербинами от ударов, и выглядела на ювелирной мозаике пола вызывающе. Видимо, решил я, привезена из святого места.

Еще здесь было несколько кресел, рабочий столик, буфет с напитками и фруктами – все изысканное и прекрасное, но сильней всего меня поразила настенная роспись по «Лягушкам» Аристофана. Сидящий в лодке Дионис в львиной шкуре греб через загробный Ахерон. Роспись была невероятно искусна. Особенно художнику удались таящиеся в камышах люди-лягушки.

Самого императора я сперва не увидел – его скрывала ширма.

– Иди сюда, – позвал он, и тогда только я приблизился и узрел его.

Принцепс сидел в кресле, одетый в простую багряную тунику. Его можно было принять за отставного офицера, отпустившего у себя в поместье длинные волосы, чтобы нравиться мальчикам и походить на актера.

– Здравствуй, господин, – приветствовал я его, склоняясь.

Порфирий кивнул.

– Разогнись. Где ты научился так сражаться?

– В храмах востока. Перед тем, как стать жрецом, я был охранником таинств. Меня учили великие воины, ушедшие от мира. Поэтому я сильнее большинства бойцов.

– Это я заметил, – сказал император. – И не один я, весь Рим. Так ты не только воин, но и жрец?

– Да, господин. Но я плохой жрец и знаю мало.

– Как твое настоящее имя?

– Мардук, господин. Но в Риме все зовут меня Маркус. Да и в Вавилоне чаще так звали.

– Я имею в виду, как твое полное вавилонское имя?

– Мардук Забаба Шам Иддин.

– Как странно, – сказал Порфирий. – Я не узнаю этого языка. В Вавилоне ведь говорят по-арамейски?

– Сейчас да. У большинства жителей или арамейские имена, или эллинские. Но я из жреческой семьи, господин. В ней до сих пор дают аккадские имена. На нашем древнем святом языке.

– Каково значение твоего имени? Расскажи подробно. Я верю, что имена имеют священный смысл. Боги метят нас с рождения.

– Мардук – высший бог Вавилона, – ответил я. – У нас жрецы часто носят имена богов, и это не считается святотатством. Моя фамилия означает «свободный от забот и печалей по милости Забабы».

– А кто такой Забаба?

– Это бог войны.

– Х-м-м… Подходит тебе весьма. Я буду звать тебя Маркус. Как ты попал в рабы, Маркус?

– Я занимался предсказаниями.

Порфирий засмеялся.

– Тебя осудили за неверные предсказания?

– Нет. За вывеску над лавкой.

– Да? Что за вывеска?

– «Высокорожденный потомок древнего дома, понтифик, которому служит блаженная Регия священным огнем Весты, также авгур, почитатель преподобной Тройственной Дианы, халдейский жрец храма вавилонского Митры, и в то же время предводитель тайн могучего святого тауроболия…»

– Титул длиннее моего. Как ты только это помнишь?

– У многих гадателей на вывесках написано и поболее того, – сказал я. – Просто на них не пишут доносов. Если бы ко всем подходили с одной меркой, нужно было бы осудить половину Рима.

– Возможно. А есть у тебя догадки, кто написал на тебя донос?

– Я слышал, это было сделано по наущению ланисты Фуска. Он искал сильных бойцов для арены, и кто-то нашептал ему, что я хорошо дерусь.

– Ланисту мы наказали, – промолвил Порфирий. – Но неужели римский суд осудил тебя по ложному доносу? Я не вмешиваюсь в судебные дела и запрещаю это другим, но мне горько такое слышать. Горько как отцу римлян. Хоть слово правды в твоей вывеске было?

– Я правда почитатель преподобной Тройственной Дианы – она для меня одно из лиц… Вернее, три лица великой Иштар.