Тогда понятно становилось, отчего мой ум воскрешает древние здания, почти что видя их наяву – и сообщает всему вокруг таинственную красоту.
– Я весьма хорошо себя чувствую, – сказал я. – Луна рисует мне волшебные картины… Больше ничего необычного не происходит, господин.
– Да? Оглядись внимательно еще раз.
Я сделал как было велено. Обычная ночь, разве что луна светит слишком ярко. Просто яростно.
– Никогда не видел в небе над Римом такой луны, – сказал я. – И такой красивой ночной реки.
– Такой красивой реки? – переспросил Порфирий и захохотал.
Мы дошли до воды. Порфирий начал раздеваться, и я понял, что он хочет купаться. Придется последовать за ним, но меча с собой не возьмешь. Для водной защиты ему следовало нанять ретиария с трезубцем и неводом.
Для своих лет Порфирий неплохо выглядел без одежды – его сложно было назвать изнеженным. Про него, впрочем, говорили, что он усердно тренируется в дворцовой палестре под руководством цирковых чемпионов. Как бы римский тренер при случае не уронил его головой о камни…
– Ну? Последняя попытка, Маркус. Ничего странного вокруг, точно?
Я огляделся. Что же он имеет в виду? Может, эти развалины? Но мало ли их под Римом.
– Нет, господин.
– Тогда плывем.
Мы вошли в теплую как лоно девственницы воду и поплыли к луне.
Луна была всюду: огромная и целая – в небе, разбитая на дрожащие осколки – в воде. В этом, верно, скрывались какие-то философские и даже мистические смыслы, но телохранителю по таким поводам лучше не размышлять. Боец наслаждается жизнью, пока она есть.
Ночь была прекрасна. Казалось, в черной реке возникла другая, золотая и нежная, струящаяся наперерез течению тьмы. Мы плыли неспешно, словно в городских термах, а потом Порфирий повернул ко мне лицо.
– Раз ты не догадываешься, в чем странность, я объясню. Скажи, Маркус, где это рядом с Римом ты видел такую огромную реку?
Мысль эта действительно ни разу не пришла мне в голову за всю ночь. И здесь было самое удивительное из всего случившегося. Ведь это не Тибр…
Сердце мое сжалось от страха. Если я мог проглядеть такую несообразность, что еще могло скрываться от моего взора?
Быть может, вокруг прямо сейчас дерутся титаны, клубятся древние гидры, рушатся миры, играют на лирах нимфы – а я ничего не замечаю, потому что никто не раскрыл мне на это глаза? Порфирий прав: боги хотят, чтобы мы были слепы и видели лишь назначенное.
– Так что это за река, Маркус?
– Я не знаю, господин. Но ты прав, рядом с Римом подобной нет…
– Ты знаешь. Просто сознайся себе. Ну?
Я еще не понимал, о чем он, но мне становилось все страшнее плыть в золотое марево. Теперь мне казалось, что впереди горит костер и кто-то машет нам рукой. Но на реке, конечно, такого быть не могло.
– Вспомни…
Мой ум не хотел ничего вспоминать. Не хотел ни за что поворачиваться в ту сторону. Но в этом более не было нужды.
Я вдруг услышал (вернее, понял, что давно уже слышу) доносящийся со всех сторон вибрирующий звук:
– Брекекекес-коакс-коакс! Брекекекес-коакс-коакс!
– Ахерон, – прошептал я. – Ахерон…
Но это пели не лягушки. Это были человеческие голоса. Люди, немелодично кричащие лягушками – в точности как в афинском театре. Мужчины, женщины, дети… Но где же спрятан хор?
– Он спрятан в твоей голове, – ответил Порфирий.
Я был уверен, что не спрашивал ничего вслух.
Порфирий неспешно греб к луне. Казалось, он лежит на воде как на пиршественном ложе. Его повернутое ко мне лицо все время оставалось над волной, и говорил он без всякого затруднения.
– Ахерон сделан из наших мыслей. Из наших надежд. Из наших тайных желаний. Самое главное, из наших страхов… Когда ты вступаешь в него, Ахерон предлагает тебе все, чего ты искал и боялся при жизни. Ты увидишь это в лунной ряби. Если устремишься к чему-то из увиденного, ты, возможно, получишь это ненадолго в своем трагическом сне – но потеряешь из виду священную переправу. Именно поэтому мы всю вечность блуждаем во тьме. Ты не сможешь вернуться сюда до следующей смерти…
– Мне слишком страшно, господин, чтобы я куда-то устремлялся…
Лицо Порфирия улыбнулось с волны как с серебряной монеты.
– Это другая опасность, – ответил он. – Груз прошлого не пускает нас к спасительному свету. Подводные чудища, сотворенные нашим ужасом, проплывают под нами, касаясь нас щупальцами… Никто не знает заранее, схватят его железные челюсти возмездия или нет.
Как только он сказал это, мне почудилось, что в толще воды подо мною движется продолговатое тело. Я непроизвольно напрягся, и тут же что-то мягкое коснулось моего живота, а затем ног.
Я удержался от крика лишь потому, что помнил о своем долге телохранителя. Но принцепс, похоже, не нуждался в защите. Он наслаждался ночным заплывом.
– Мне кажется, – сказал я, – Ахерон слышит намеки господина и исполняет их. Только что я почувствовал прикосновение чего-то мягкого к моему животу.
На лице Порфирия проступила тревога.
– Да? – спросил он озабоченно. – Тогда, друг мой, не следуй мыслью за моими словами. Особенно за тем, что я говорил про челюсти возмездия, ибо у каждого из нас за спиной много такого, за что…
Дальнейшего я не услышал.
Плеснула волна, и что-то могучее схватило меня за поясницу.
Я изогнулся, пытаясь вырваться из захвата, но железная сила рванула меня вниз, и мой крик превратился в бульканье. Лунная дорожка наверху была видна еще мгновение, а потом вокруг сомкнулась тьма.
Спазм, еще один, и в мои легкие ворвалась вода. Я увидел разноцветные круги и пятна, а затем впереди появился светящийся туннель. Я больше не чувствовал боли.
Вот и все. Так просто и обыденно.
Я понесся по светящемуся туннелю.
Сначала я был бесплотным вниманием. Но тело, из которого меня только что вытряхнула смерть, опять стало формироваться и набирать вес – и оказалось в конце концов слишком тяжким для полета. Оно свалилось в какую-то, как мне померещилось, темную воронку, утянув следом мою душу.
Я покатился вниз по спирали, сделал несколько убыстряющихся кругов – и рухнул в знакомое кресло в кабинете Ломаса.
Маркус Зоргенфрей (TRANSHUMANISM INC.)
– Выпьете? – спросил Ломас.
Сигара уже дымилась в пепельнице. Рядом на подносе стоял хрустальный стакан, на треть заполненный темно-оранжевой жидкостью.
Я проглотил ее как лечебную микстуру. А потом взял сигару и глубоко затянулся – просто чтобы поставить заслон между собой и только что завершившимся опытом.
– Идеально оформленный перформанс, – сказал Ломас. – Обратите внимание, уже при первой… Нет, второй встрече Порфирий показал вам фреску с мотивами из Аристофана. И заговорил об Ахероне. Затем этот Гегесий и смерть… Уже тогда он формировал ваш будущий опыт. Программировал вас. Мастерская работа. Я бы взял его к нам в отдел, правда.
– Насколько все это достоверно с исторической и религиозной точки зрения? – спросил я.
– В мелких деталях достоверно. А в главном… Нейросеть в своем репертуаре – берет фрагменты древних фресок и собирает из них новую. Вполне убедительно, но не слишком исторично.
– Элевсинские мистерии действительно включали галлюцинаторный заплыв по Ахерону?
– Я не знаю, – ответил Ломас. – Никто толком не знает. Свидетельств не осталось. Известно, что участники мистерий принимали какой-то психотроп и запирались в огромном здании. Мистерии были посвящены культу Деметры и Персефоны, то есть явным образом связаны с загробными божествами, смертью и возрождением. Многие полагают, что это была античная вариация на тему «Тибетской книги мертвых». Или, вернее, сама эта книга есть нечто вроде дошедшего до нас эха античности – тибетская вера подобна островку из обломков затонувших учений. Так что Ахерон в качестве элемента мистериального опыта вполне уместен.
– Но ведь мистерии проходили в Элевсине. Хотя да… Порфирий же сказал, что Элевсин везде, где мист принимает элевсинское таинство.